412

Люсьен невольно стал более внимательным.
«Вот, — думал он, — как эти парижские комедиантки отвечают на упреки, на которые невозможно ответить!»
Но его, помимо его желания, немного растрогала хорошо разыгранная сцена крайнего горя. К тому же тело, трепетавшее у него на глазах, было так прекрасно!
Госпожа Гранде сознавала, что надо какой угодно ценой остановить роковую тираду Люсьена, который мог разъяриться от звуков собственной речи и, пожалуй, взять на себя обязательства, не приходившие ему, быть может, в голову в начале разговора. Ей надо было хоть как-нибудь ответить, но она не чувствовала себя в состоянии говорить.
Речь Люсьена, которую г-жа Гранде находила столь продолжительной, наконец кончилась, и г-жа Гранде нашла, что она кончилась слишком рано, так как надо было отвечать, а что могла она сказать? Под влиянием этого ужасного состояния все ее чувства изменились. Сперва она по привычке еще думала: «Какое унижение!» Однако вскоре она оказалась нечувствительной к страданиям гордости: она испытывала co всем иного рода душераздирающую боль. От нее уходило то, что в течение нескольких дней составляло единственный интерес ее жизни. На что ей без этого ее салон, ее блестящие вечера, на которых было так весело и где можно было встретить лучшее придворное общество Людовика-Филиппа?
Госпожа Гранде нашла, что Люсьен прав; она сознавала, как неоснователен ее гнев, она больше не думала о нем, она шла дальше, она становилась на сторону Люсьена, восставая против самой себя.
Молчание длилось несколько минут; наконец г-жа Гранде отняла платок от глаз, и Люсьен был поражен одною из самых больших перемен в лице, какую он когда-либо видел. Впервые в жизни, по крайней мерена взгляд Люсьена, это лицо приняло женственное выражение. Но Люсьен, наблюдавший эту перемену, был мало ею тронут. Его отец, г-жа Гранде, Париж, честолюбие — все это в данную минуту утратило для него всякий смысл. Его душа могла бы откликнуться лишь на то, что происходило бы в Нанси.
— Я признаю свою вину, милостивый государь, однако то, что со мною случилось, должно польстить вам. За всю мою жизнь я только ради вас изменила долгу. Ваше ухаживание меня забавляло, но представлялось мне совершенно безопасным. Сознаюсь, меня увлекло честолюбие, а не любовь. Я уступила, но сердце мое переродилось.
При этих словах г-жа Гранде вся покраснела; она не смела взглянуть на Люсьена.
— Я имела несчастье привязаться к вам. Нескольких дней оказалось достаточно, чтобы без моего ведома в моем сердце произошла перемена. Я позабыла естественную с моей стороны заботу о возвышении моего дома. Другое чувство всецело овладело мною. Мысль о том, что я могу вас потерять, особенно мысль о том, что я могу утратить ваше уважение, для меня невыносима. Я готова пожертвовать всем, чтобы снова заслужить его.
Тут г-жа Гранде снова закрыла лицо платком и лишь после этого решилась выговорить:
— Я порву с вашим отцом, откажусь от всяких надежд на министерский пост, но только не покидайте меня.
Произнеся эти слова, г-жа Гранде протянула Люсьену руку с грацией, поразившей его.
«Эта грация, эта удивительная перемена у столь гордой женщины — прямое следствие ваших личных достоинств, — подсказывало ему тщеславие. — Насколько это лучше, чем покорить женщину умелым обращением с ней?» Но Люсьен оставался равнодушным к льстивому голосу тщеславия. Его лицо выражало только холодный расчет.