386

— Я не сомневаюсь в искренности вашего расположения к нам.
— Понимаю; но вы немножко сомневаетесь — и это для меня только лишнее основание восхищаться вашим благоразумием — вы сомневаетесь в моем могуществе. При обсуждении важных интересов двора и политических вопросов сомнение — первейшая обязанность договаривающихся сторон и не считается обидной ни для кого из них. Можно создать самому себе иллюзию и повредить этим не только интересам друга, но и своим собственным. Я вам заявил, что мог бы остановить свой выбор на господине Гранде, вы же сомневаетесь немного в моем влиянии. Я не могу преподнести вам министерский портфель, как преподнес бы этот букет фиалок. Сам король, при существующем в наше время порядке, не может сделать вам такого подарка. В сущности министр должен быть избран пятью-шестью лицами, из которых каждое имеет скорее право наложить свое veto на выбор остальных, чем неограниченное право доставить торжество своему кандидату, ибо в конце концов не забывайте, сударыня, что в данном случае надо всецело быть угодным королю, прийтись по вкусу большинству палаты депутатов и вызывать не слишком сильное возмущение в нашей жалкой палате пэров. От вас, моя красавица, зависит поверить тому, что я хочу сделать все от меня зависящее, чтобы водворить вас в особняке на улице Гренель.
Прежде чем оценить степень моей преданности вашим интересам, попробуйте отдать себе ясный отчет в той доле влияния, которая на двое-трое суток по воле случая оказалась у меня в руках.
— Я верю в вас, и очень сильно; то, что я обсуждаю с вами такой вопрос, уже немалое доказательство моей веры. Но от веры в ваш талант и в вашу удачу до жертвы, которой вы, повидимому, требуете от меня, еще далеко.
— Я был бы в отчаянии малейшим образом оскорбить очаровательную щепетильность вашего пола, которая сообщает такую прелесть блеску вашей молодости и вашей совершенной красоты. Но госпожа де Шев-рез, герцогиня де Лонгвиль, все женщины, составившие себе имя в истории и, что еще существеннее, заложившие прочные основы благосостояния своих фамилий, иногда вели беседу со своим врачом. Так вот я — врач духовный, ссзетчик благородного честолюбия, которое пробудилось в вашей душе в связи с занимаемым вами блестящим положением. В наш век, в обществе, где все подобно зыбучему песку, где ничто не постоянно, где все рухнуло, ваш высокий ум, ваше крупное состояние, отвага господина Гранде и ваши личные преимущества создали вам прочное, устойчивое положение, не зависящее от прихоти власти. Вам приходится опасаться только одного врага — моды; в данный момент она к вам благосклонна, но, каковы бы ни были личные достоинства человека, мода им быстро пресыщается. Если через год или полтора вы не изобретете ничего нового, что могло бы вызвать восхищение этой публики, сегодня воздающей вам должное и отводящей вам столь высокое положение, вы окажетесь в опасности; малейший пустяк, какая-нибудь безвкусная карета, болезнь, ничтожнейшая мелочь переведут вас, несмотря на ваш юный возраст, в разряд исторических достопримечательностей.
— Эту великую истину я знаю уже давно, — ответила г-жа Гранде с оттенком досады, с каким сказала бы это королева, которой некстати напомнили о поражении ее войск, — эту великую истину я знаю уже давно: мода — это огонь, Который гаснет, если не разгорается.