Великие о Стендале

Ортега-и-Гасет (испанский философ)
«Стендаль всегда рассказывает, даже когда он определяет, теоретизирует и делает выводы. Лучше всего он рассказывает»

Симона де Бовуар
Стендаль «никогда не ограничивал себя описанием своих героинь как функции своего героя: он придавал им их собственную сущность и назначение. Он делал то, что мы редко находим у других писателей - воплощал себя в женских образах».




Стендаль. Люсьен Левен (Красное и Белое)

321

Внезапно Люсьена озарила блестящая мысль. Он заявил председателю:
— За последнее время ваш суд дал возможность анархистам и республиканцам выйти оправданными из всех возбужденных против них процессов...
— Увы! Мне это слишком хорошо известно, — ответил самым жалостным тоном председатель, причем на глазах у него едва не выступили слезы. — Его превосходительство господин министр юстиции писал мне об этом, упрекая меня.
Люсьен вздрогнул. «Боже великий, — мысленно произнес он, глубоко вздохнув, с видом человека, впавшего в отчаяние, — надо подать в отставку, отказаться от всякой службы и отправиться, путешествовать в Америку. Ах, это путешествие будет эпохой в моей жизни! То, что я вижу здесь, способно толкнуть меня на этот решительный шаг в гораздо большей степени, чем возгласы презрения и обида, нанесенная мне в Блуа».
Люсьен, целиком погрузившийся в эти мысли, вдруг заметил, что председатель Дони вот уже пять минут как говорит, а он, Люсьен, совсем не слушает его. Он стал прислушиваться к объяснениям достойного судебного деятеля, но на первых порах не понял ни слова.
Председатель суда с нескончаемыми подробностями, из которых ни одна не производила правдивого впечатления, рассказывал о мерах, принятых им для того, чтобы анархисты проиграли свой процесс. Он жаловался на суд. По его словам, присяжные заседатели— люди отвратительные, а самый институт присяжных — английское учреждение, от которого следует избавиться, и чем скорее, тем лучше. «Это — профессиональная зависть», — подумал Люсьен.
— Мне приходится иметь дело с заговором робких людей, господин докладчик прошений, с заговором робких людей, — говорил председатель суда, — этот заговор погубит правительство и Францию. Разве постеснялся советник Дюкро, которого я упрекал за то, что он высказался в пользу родственника, господина Лефевра, анархически настроенного либерального журналиста де Гонфлера, разве он постеснялся ответить мне: «Господин председатель, я служил помощником прокурора при Директории, которой я присягал; судьей трибунала первой инстанции при Бонапарте, которому я присягал; председателем этого же трибунала в 1814 году при Людовике Восемнадцатом и утвержден в этой должности Наполеоном во время Ста дней; назначен на более высокий пост Людовиком Восемнадцатым по возвращении его из Гента; получил звание советника при Карле Десятом. И надеюсь советником же умереть. Но если в этот раз на смену монархии придет республика, мы не останемся на месте, и кто же будет мстить в первую очередь, если не господа журналисты? Самое надежное — выносить оправдательные приговоры. Посмотрите, что произошло с пэрами, осудившими маршала Нея. Короче, мне пятьдесят один год; гарантируйте мне, что вы продержитесь десять лет, и я буду голосовать заодно с вами».
Какой ужас, милостивый государь! Какой эгоизм! И в глазах у всех я читаю ту же гнусную мысль.
Оправившись окончательно от волнения, Люсьен ответил самым спокойным тоном, на который только был способен:

Возврат к списку

aa