287

— Если вы так чувствительны к подобным вещам, зачем было уезжать из Парижа?
— Какие четверть часа нам пришлось пережить у дверей этой гостиницы! Всю жизнь эти четверть часа раскаленными угольями будут жечь мне грудь.
— Что особенно забавно в нашем приключении, — заметил г-н Кофф, — так это то, что нам не грозила ни малейшая опасность и мы добровольно выпили чашу унижения до конца. Улица утопала в грязи, но была отлично вымощена, и ни одного камня не было в распоряжении толпы. Первый раз в жизни я испытал на себе людское презрение. Когда меня арестовали, чтобы отправить в Сент-Пелажи, только три-четыре человека видели, как меня сажали в фиакр в сопровождении полицейского, и один из них промолвил с явным сочувствием и жалостью: «Бедняга!»
Люсьен хранил молчание, а Кофф продолжал с жестокой откровенностью:
— Здесь же мы столкнулись с неподдельным презрением. Это заставило меня вспомнить известную поговорку: «Проглоти обиду и крепись для виду».
Хладнокровие спутника приводило Люсьена в бешенство. Если бы его не удерживала мысль о матери, он бросил бы все тут же, на большой дороге, велел бы отвезти себя в Рошфор, откуда он легко мог бы отплыть под вымышленным именем в Америку. «Через два года я могу возвратиться в Блуа и надавать пощечин самому видному молодому человеку в городе».
Искушение было слишком велико; он испытывал потребность поговорить.
— Друг мой, — обратился он к Коффу, — я полагаю, вы ни с кем не будете смеяться над моей тоской?
— Вы меня вытащили из Сент-Пелажи, где мне предстояло просидеть пять лет, не говоря о том, что мы с вами знакомы не первый год.
— Так вот, у меня не хватает мужества, мне нужно с кем-нибудь поговорить; я буду с вами откровенен, если вы обещаете мне, что никогда никому не расскажете ни слова.
— Обещаю.
Люсьен изложил Коффу весь свой план немедленного бегства и под конец залился горючими слезами.
— Я плохо устроил свою жизнь, — несколько раз повторял он, — я попал в невылазную грязь.
— Допустим. Но как бы вы ни были правы, вы не можете бежать с поля битвы, как саксонцы при Лейпциге: это некрасиво, и вас будут мучить впоследствии угрызения совести; по крайней мере я так думаю. Постарайтесь забыть про все, и в особенности ни слова господину де Рикбуру, префекту Шам ланьи!
После столь утешительных слов между путниками воцарилось молчание на целых два часа. Предстояло сделать перегон в шесть миль, было холодно, моросил дождь, пришлось закрыть карету. Уже темнело. Местность, по которой они ехали, представляла собой бесплодную равнину без единого деревца. Во время этого бесконечного перегона сразу настала ночь: непроглядный мрак окружил их со всех сторон. Кофф видел, что Люсьен каждые пять минут меняет позу.
«Он вертится, как святой Лаврентий на угольях. Досадно, что он сам не находит выхода из своего положения... В таком состоянии человеку не до вежливости, — решил Кофф по прошествии четверти часа.