Великие о Стендале

Ортега-и-Гасет (испанский философ)
«Стендаль всегда рассказывает, даже когда он определяет, теоретизирует и делает выводы. Лучше всего он рассказывает»

Симона де Бовуар
Стендаль «никогда не ограничивал себя описанием своих героинь как функции своего героя: он придавал им их собственную сущность и назначение. Он делал то, что мы редко находим у других писателей - воплощал себя в женских образах».




Стендаль. Люсьен Левен (Красное и Белое)

265

Обнимая его, Люсьен спросил:
— Это будет последняя жертва, которую вы от меня требуете?
— Да, мой друг, обещаю тебе. Ты — мое счастье! Прощай!
Люсьен продолжал стоять в гостиной, глубоко задумавшись; трогательные слова, в которых прорвалось столь искреннее волнение далеко не сентиментального человека, — «Ты — мое счастье» — еще звучали в его сердце.
Но, с другой стороны, ухаживанье за г-жой Гранде казалось ему чем-то ужасным, верхом отвращения, скуки и несчастья. «Значит, для горькой моей участи было недостаточно, — думал он, — отказаться от всего, что есть на свете самого прекрасного, самого возвышенного: мне предстоит ежедневно сталкиваться с низостью, с беспрестанным притворством, воплощающим в себе все, что в современной жизни есть пошлого, грубого и ненавистного!
Посмотрим, что говорит рассудок, — внезапно сказал он себе. — Если бы я не питал к отцу никаких чувств, которыми я ему обязан, все же, по справедливости, я должен ему повиноваться, ибо в конце концов Эрнест прав: я оказался неспособным зарабатывать девяносто девять франков в месяц. Если бы отец не давал мне средств, необходимых для проживания в Париже, разве то, что мне пришлось бы делать, чтобы заработать себе на жизнь, не было бы тяжелее ухаживания за госпожой Гранде? Нет, тысячу раз нет! К чему самообман?
В этой гостиной я могу предаваться размышлениям, могу встретить занимательных чудаков, знаменитых людей. Прикованный же к конторе какого-нибудь амстердамского или лондонского негоцианта в качестве корреспондента торговой фирмы, я должен был бы, под угрозой допустить ошибку, неотрывно следить за тем, что пишу.
Я предпочел бы вернуться к гарнизонной жизни: по утрам — замятия, вечером — бильярд. Имея ежемесячно сто луидоров, я зажил бы отлично. Но кто же выплачивал бы мне эти сто луидоров? Моя мать. А если бы их у нее не было, мог бы я прожить на деньги, вырученные от продажи принадлежащего мне движимого имущества и на девяносто девять франков жалованья?»
Люсьен долго размышлял над этим вопросом, чтобы не думать о другом, не менее страшном вопросе: «Как мне завтра дать понять госпоже Гранде, что я ее обожаю?» Слово «обожаю» мало-помалу заставило его погрузиться в нежные, затаенные на дне души, воспоминания о г-же де Шастеле; он нашел в них столько прелести, что в конце концов решил: «Отложу дела на завтра».
Это «завтра» было только оборотом речи: когда Люсьен погасил свечу, улица уже была полна унылым шумом зимнего утра.

Возврат к списку

aa