Великие о Стендале

Ортега-и-Гасет (испанский философ)
«Стендаль всегда рассказывает, даже когда он определяет, теоретизирует и делает выводы. Лучше всего он рассказывает»

Симона де Бовуар
Стендаль «никогда не ограничивал себя описанием своих героинь как функции своего героя: он придавал им их собственную сущность и назначение. Он делал то, что мы редко находим у других писателей - воплощал себя в женских образах».




Стендаль. Люсьен Левен (Красное и Белое)

259

Господин Левен был весьма дородный мужчина, со свежим цветом лица, живыми глазами и красиво вьющимися седыми волосами. Его фрак и жилет были образцом скромного изящества, подобающего пожилому человеку. Во всей его внешности чувствовалась какая-то непринужденность и уверенность. По черным глазам, по быстрой смене выражения на лице его скорее можно было принять за художника, за человека с дарованием (каких уже больше нет), чем за знаменитого банкира. Он показывался во многих салонах, но преимущественно проводил время в обществе остряков-дипломатов (дипломатов напыщенных он не выносил) и среди почтенной корпорации оперных танцовщиц. Он был для них провидением в их мелких денежных делах. Каждый вечер его можно было встретить в фойе Оперы.
Он не очень высоко ценил общество, которое принято называть хорошим. Бесстыдство и шарлатанство этих кругов стяжали себе слишком громкую известность.
Он боялся только двух вещей на свете: скучных людей и сырого воздуха. Избегая этих двух бедствий, он совершал поступки, которые сделали бы посмешищем всякого другого на его месте, но он, дожив до шестидесяти пяти лет, ни разу не стал предметом насмешек, хотя сам преследовал своими насмешками многих. Во время прогулки по бульвару лакей подавал ему плащ, когда он проходил мимо улицы Шоссе д'Антен. Он пять-шесть раз на дню переодевался, сообразуясь с дующим ветром, и по той же причине имел несколько квартир в разных частях города.
Отличительной чертой его ума была скорее естественная живость и некоторая, довольно приятная несдержанность, нежели возвышенность мысли. Он иногда забывался и должен был сам следить за собой, чтобы не совершить какой-нибудь неосторожности или неприличия.
— Если бы вы не нажили состояния игрою на бирже, — говорила ему обожавшая его жена, — вы не могли бы преуспеть ни на каком другом поприще. Вы с невинным видом рассказываете анекдот и не замечаете, что смертельно ранили самолюбие двух-трех человек.
— Я компенсирую это тем, что всякий платежеспособный человек всегда может рассчитывать на тысячу франков, которые ему охотно выдает моя касса. Наконец вот уже десять лет, как меня принимают без) критики, каков я есть.
Господин Левен никому не говорил прав-ды, кроме жены, но зато ей высказывал пол-ностью все: она была для него чем-то вроде памяти, которой он доверял больше, чем сво-ей собственной. Сперва он старался быть сдержанным в присутствии сына, но эта сдержанность стесняла его и портила беседу. Г-же Левен не хотелось лишать себя обще-ства сына, и так как он считал Люсьена очень скромным, то в конце концов стал говорить обо всем в его присутствии.
По существу этот старик, чьи злые словечки внушали окружающим столько страха, был настоящим весельчаком.
В ту пору, о которой идет речь, люди уже несколько дней находили его грустный взволнованным; по вечерам он очень крупно играл, он даже позволил себе играть на бирже. Мадемуазель Де Брен устроила два тан-цовальных вечера, которые он портил своим присутствием.
Однажды, часа в два ночи, вернувшись с одного из этих вечеров, он застал в гостиной сына греющимся у камина и дал излиться своему горю.
— Закройте дверь на задвижку.
Когда Люсьен вернулся к камину, г-н Левен с недовольным видом спросил его:
— Известно ли вам, в какое глупейшее положение я попал?
— В какое, отец? Я бы никогда не подумал.

Возврат к списку

aa