244

— В таком случае я должен просить того из присутствующих, кого вы любезно назначите, обстоятельнейшим образом заносить в протокол все, что мы здесь будем делать; было бы, пожалуй, целесообразно сразу же назначить лицо, которое возьмет на себя труд записывать.
И, услыхав не очень лестный для правительства разговор, уже завязавшийся шопо-том, Люсьен со всею учтивостью, на которую был способен, добавил:
— ...Надо было бы, чтобы каждый из нас говорил по очереди.
Его твердость и серьезность произвели в конце концов желаемое впечатление. Раненого осмотрели и спросили по всем правилам. Г-н Моно, хирург палаты, пользовавший больного койки № 13, составил краткий бюллетень.
Затем, оставив больного лежать на койке, перешли в отдельную палату и там устроили консилиум; заключение консилиума записывал г-н Моно, между тем как молодой врач, носивший фамилию, очень известную в науке, писал под диктовку Люсьена протокол. Из семи врачей (или хирургов) пять высказались за то, что смерть может наступить в любую минуту и что она неизбежна в течение ближайших двух-трех дней.
Один из семи предложил опиум.
«А, вот он, мошенник, подкупленный генералом Р.», — подумал Люсьен.
Это был весьма элегантный господин с красивыми белокурыми волосами и с двумя огромными орденскими ленточками в петлице. Люсьен прочел свою мысль в глазах у большинства присутствующих. Предложение было решительно отвергнуто.
— Больной не испытывает невыносимых страданий, — сказал пожилой врач.
Другой предложил обильное кровопускание из ноги, с целью предотвратить внутреннее кровоизлияние. Люсьен не усмотрел никакой задней мысли в этом предложении, но г-н Моно заставил его переменить мнение на этот счет, громким голосом многозначительно заметив:
— Кровопускание может иметь лишь одно несомненное последствие: у раненого отнимется язык.
— Я решительно высказываюсь против, — заявил один из хирургов, порядочный человек.
— И я. ,
— И я.
— И я.
— Повидимому, большинство, — взволнованно констатировал Люсьен.
«Следовало бы вести себя спокойнее, — подумал он, — но как тут удержаться?»
Заключение консилиума и протокол были подписаны в четверть одиннадцатого. Господа хирурги и врачи, ссылаясь на больных, которых им нужно навестить, разбегались по мере того, как один за другим подписывали протокол. Люсьен остался один в обществе хирурга-великана.
— Пойду еще раз взгляну на раненого,— сказал Люсьен.
— А я доканчивать свой обед. Вы, может быть, найдете его уже мертвым. Он в любую минуту может протянуть ноги. До свиданья!
Люсьен вернулся в палату для раненых; он был неприятно поражен темнотою и зловонием; время от времени раздавался слабый стон. Наш герой никогда не видел ничего подобного: смерть казалась ему, разумеется, чем-то страшным, но в то же время чистым и благоприличным. Он всегда представлял себе, что умрет на травке, как Баярд, прислонившись головою к стволу дерева; так рисовалась ему его смерть на дуэли. Он взглянул на часы. «Через час я буду в Опере... но никогда не забуду этого вечера... За дело!» — сказал он себе и приблизился к койке раненого.
Оба санитара полулежали в креслах, вытянув ноги на стульчак; они спали и, как ему показалось, были немного пьяны. Люсьен подошел к постели с другой стороны.
Раненый лежал с широко раскрытыми глазами.
— Важнейшие органы у вас не повреждены, в противном случае вы умерли бы в первую же ночь. Вы ранены значительно менее опасно, чем думаете.
— Ба! — нетерпеливо отозвался больной, точно издеваясь над надеждой.