233

— Бедняга N., мой предшественник, был, конечно, вполне честным малым. Но молва придерживается странного мнения на его счет. Утверждают, будто он устраивал свои делишки. Вот, к примеру, портфель' управления... ' Дел здесь на семь-восемь миллионов. Могу ли я, по совести, ждать удовлетворительного ответа на вопрос, были ли здесь злоупотребления, от столоначальника, который ведает всем этим десять лет кряду? Мне остается заниматься только гаданьем. Господин Крапар (начальник полиции министерства) уверяет меня, что госпожа М., жена упомянутого столоначальника, тратит в год пятнадцать — двадцать тысяч франков, между тем как оклад ее мужа составляют лишь двенадцать тысяч; кроме того, у них есть два-три именьица, о которых я жду справок; но все это очень неясно, очень туманно и малоубедительно, а мне нужны факты. Поэтому, чтобы связать господина М., я потребовал от него представления общего обоснованного доклада — вот он с подтверждающими его документами. Запритесь у себя в кабинете, дорогой друг, сопоставьте документы с докладом и дайте мне ваше заключение.
Люсьен с удивлением посмотрел на лицо министра: на нем лежала печать корректности, рассудительности и не было и тени спеси. Люсьен весело принялся за работу.
Три часа спустя он написал министру: «Доклад не обоснован. Сплошь одни фразы. Господин М. открыто не признает ни одного факта. Я не нашел ни одного утверждения без какой-либо увертки. Господин М. не связывает себя этим докладом ни в каком отношении. Это гладко написанное рассуждение, полное показного благородства; это газетная статья, но автор, повидимому, не в ладу с Баремом».
Через несколько минут министр влетел в кабинет Люсьена. Произошел первый взрыв нежности. Г-н де Вез сжимал Люсьена в объятиях:
— Как я счастлив, что у меня в полку такой капитан и т. д. и т. д.
Люеьен предполагал, что ему будет стоить большого труда притворяться. Оказалось, он без малейших колебаний напустил на себя вид человека, желающего скорее положить конец докучным излияйиям; дело в том, что при своем вторичном появлении г-н де Вез показался ему провинциальным комедиантом, шаржирующим свою роль. Он нашел, что ему недостает благородства почти так же, как полковнику Малеру, но в министре фальшь еще сильнее бросалась в глаза. Равнодушие, с которым Люсьен выслушивал похвалы своему таланту, было до того леденящим, и он, сам не подозревая, тоже до такой степени утрировал свою роль, что министр, смутившись, принялся ругать столоначальника М. Люсьена поразила одна вещь: министр не читал доклада г-на М. «Чорт возьми, — решил Люсьен, — скажу «ему, в чем корень зла!»
— Ваше сиятельство так сильно заняты важными прениями в совете и составлением ведомственного бюджета, что у вас даже нехватило времени прочесть доклад господина М., который вы критикуете — и вполне справедливо.
У министра вырвался гневный жест. Нападать на его работоспособность, взять под сомнение четырнадцать часов, которые, по его словам, он днем и ночью проводил за своим столом, значило покушаться на его святая святых.
— Чорт возьми, — воскликнул он покраснев, — докажите мне это, милостивый государь!
«Настал мой черед», — подумал Люсьен. Он одержал верх благодаря своей умеренности, ясности доводов и отменной почтительности. Он недвусмысленно доказал министру, что тот не читал доклада бедняги М., которого так поносил. Два-три раза министр пытался положить этому конец, запутав вопрос.
— Вы и я, дорогой друг, мы оба все прочли.
— Разрешите, ваше сиятельство, сказать вам, что я был бы совсем недостоин вашего доверия, я,, скромный, не имеющий другого занятия, новичок, если бы невнимательно или слишком торопливо прочел документ, который вам угодно было мне доверить. Вот здесь, в пятом абзаце... и т. д.
Три раза направив спор в надлежащее русло, Люсьен в конце концов добился успеха, который оказался бы роковым для всякого другого чиновника: он заставил министра замолчать. Его сиятельство в ярости вышел из кабинета, и Люсьен слышал, как он набросился на бедного начальника отделения, которого в ожидании его возвращения дежурный впустил к нему в кабинет.
Грозный голос министра донесся до прихожей, куда выходила потайная дверь кабинета Люсьена. Старый слуга, которого посадил туда министр внутренних дел Крете и которого Люсьен сильно подозревал в шпионстве, вошел к нему без зова.
— Его сиятельству что-нибудь угодно?
— Не его сиятельству, а мне. Я серьезнейшим образом прошу вас не входить сюда без моего звонка.
Таково было первое сражение, которое пришлось выдержать Люсьену.